Если бы не его величество случай, широкая общественность, возможно, и не знала бы о Владимире Малахове, 193-сантиметровом защитнике, за свою 20-летнюю карьеру завоевавшем все главные награды мирового хоккея.
Именно случай оторвал 18-летнего студента Малахова от институтской скамьи и вернул на лед. Кто тогда, в далеком 1986 году, предполагал, что этот огромный и порой неповоротливый игрок превратится в мировую звезду первой величины. Болельщики сборной не раз кусали локти, когда один из самых результативных и надежных защитников НХЛ в очередной раз отказывался ехать в команду. Только через 10 лет после золотого Альбервилля, в 2002 году, Малахов откликнулся на приглашение главного тренера Вячеслава Фетисова и прилетел в олимпийский Солт-Лейк-Сити, где стал, пожалуй, самым ярким игроком команды. Его шикарный силовой прием против Кейта Ткачука в квалификационном раунде против США, когда американец, оттолкнувшись, как от взлетной полосы, от спины Владимира, беспомощно взбрыкнув в воздухе ногами, после непродолжительного полета рухнул как подкошенный и сумел подняться только с помощью партнеров, до сих пор в памяти болельщиков.
Неприятная победа в Альбервилле
— Владимир, вопросы о приеме против Ткачука еще аллергию не вызывают?
— В последнее время с журналистами общаюсь нечасто. Успел, что называется, восстановиться…
— В Солт-Лейк-Сити вы демонстрировали потрясающий хоккей. Сначала красиво приложили белоруса Занковца, потом Ткачука, забили в полуфинале американцам, сделали три результативные передачи, в том числе ту, после которой Афиногенов забросил единственный гол чехам в 1/4. По сборной так соскучились?
— Скорее, удачное стечение обстоятельств. Игра пошла… Приставка «экс» на олимпийских чемпионов не распространяется. А Олимпиады бывают в жизни нечасто.
— До 2002 года вы 10 лет отказывались играть за сборную, только раз, в 1996-м, согласившись приехать на Кубок мира…
— На то есть субъективные причины. Не хочу копаться в прошлом.
— Как Фетисову удалось уговорить вас?
— Наверное, за счет дружеского отношения. Мы вместе работали в «Нью-Джерси»: он был тренером, я игроком. Несмотря на то что я сразу ему объяснил, почему не хочу выступать, Вячеслав нашел нужные слова. Сейчас не помню, какие именно, но я пошел паковать чемоданы.
— С середины 1990-х до начала 2000-х наши энхаэловцы, как сговорившись, отказывались приезжать на чемпионаты мира. То усталость, то травмы, то жена рожает… Что же происходило на самом деле?
— У каждого свои аргументы. Главный, на мой взгляд — 82 игры в чемпионате НХЛ. Какой смысл ехать вымотанным и неготовым? Если соглашаешься, надо выкладываться по полной. С другой стороны, мы уезжали из старой Федерации хоккея. А там были люди, которые поливали нас так, что мало не казалось. На Кубке мира 1996 года складывалось впечатление, что некоторые, словно шаманы, ходили и колдовали, чтоб мы проиграли. Как в такой атмосфере выступать? В Солт-Лейк-Сити Фетисов разогнал всех этих чиновников, которые вечно вьются вокруг хоккея. В команде была шикарная атмосфера. Быков — тренер западного плана, умеет общаться с игроками, создает правильную атмосферу. Потому ребята едут к Славке с удовольствием.
— Сборную образца Нагано называли «братьями» и об атмосфере в ней до сих пор вспоминают с ностальгией…
— Просто я дал себе слово, что никогда не выйду в майке сборной. Слово надо держать. К тому же в Нагано меня не звали. А позвали бы — не поехал. В федерации сидели те же люди, и ждать позитивных изменений было глупо.
— Премиальные игроки сборных тех лет получали?
— Если честно, не помню. За бронзу Солт-Лейк-Сити вроде что-то выдали. А от кого — федерация выплатила или поощрение правительства — точно не скажу.
— Хоккейным азам вы учились в Свердловске. А как оказались в Первопристольной?
— Так вышло, что в Москву я приехал из Кемерова — зачисляться в институт. Ни за какую команду не выступал и не собирался. Со мной учились ребята из «Спартака». Позвали играть. Согласился. После года в юниорах получил приглашение в команду мастеров. Еще через два года мной заинтересовался ЦСКА. От предложений ЦСКА не отказывались. Это как выигрыш в лотерею. Если звали — не то что идти, бежать надо было!
— И в 24 года в составе объединенной команды СНГ, которую прозвали «дети с Тихоновым», вы становитесь олимпийским чемпионом Альбервилля. С тех пор олимпийское золото наша сборная видела только на шее конкурентов. Может, и в 1992-м инерция прошлых побед помогла?
— Ни в коем случае! Была замечательная молодая команда. Из ветеранов только Хомутов, Быков. После той победы многие заиграли в НХЛ: Кравчук, Зубов, Славка Буцаев, Ковалев… За год до этого мы проиграли чемпионат мира, и мало кто ждал от нас чего-то серьезного. Но мы победили вопреки прогнозам, хотя изначально играли непонятно за кого. У нас даже названия нормального не было. Сборная Содружества, что-ли… Менялся строй, и нашего мнения никто не спрашивал. Мы были не в силах что-то изменить. Могли только победить, что и сделали. Играли за себя, за свой народ. А когда добились цели, увидели этот непонятный флаг. Было неприятно и как-то даже паршиво на душе.
— Не этот ли эпизод послужил поводом к десятилетней разлуке со сборной?
— Нет.
Раньше многие в НХЛ даже кататься не умели
— Игроки вашего поколения уезжали в НХЛ при первой возможности, не чураясь даже перспектив скитаний по фарм-клубам. Манили миллионы?
— Хотелось испытать себя в лучшей лиге мира, где и платили гораздо лучше. Многие уезжали от безысходности. В России в целом и в Москве в частности жизнь подорожала в разы, а зарплата оставалась издевательской. Будучи младшим лейтенантом, я считался обеспеченным человеком. Имел квартиру, машину. И вот в 1991 году все сбережения превращаются в чих… За месяц в ЦСКА я получал 700 рублей. Бутылка шампанского стоила 100. Тогда и решил отправиться за океан. Было страшно, но интересно в то же время. У многих ситуация была гораздо хуже. И ехать большинству людей было некуда.
— В североамериканский стиль влились безболезненно?
— За время выступлений в сборной накопил хорошую игровую и физическую практику. Поэтому перестроился без труда. Канадский хоккей того времени был совершенно другим. Европейцы многое привнесли в НХЛ. Сейчас все четыре пятерки более-менее ровные. Тогда играющим было только первое звено. Хоккеистов третьего-четвертого у нас, думаю, даже в первую лигу не взяли бы. Конкретные дятлы (на самом деле Малахов употребил другое слово. — «Спорт»). Услышат «фас» и чешут, высунув язык и оскалив зубы. Доедут до линии, вбрасывают шайбу и бегут меняться, проламывая борта. Выходили только подраться. Кататься не умели вообще! Чтобы остановиться, в борт врезались. В первый сезон от таких крепко доставалось. В Союзе не было жесткой игры. Мы выступали на больших площадках, наш хоккей был более открытый. А тут надлежало находиться в постоянной готовности к силовым приемам. Держать удар учились уже в процессе, на своих, так сказать, шишках и гематомах. Но главная проблема заключалась в языке и местных традициях. В «Айлендерс» я играл с Каспарайтисом, соответственно, мы больше общались на своем. В плане освоения английского это был, конечно, минус. Да и в Нью-Йорке жило много выходцев из СССР. Русская речь не являлась дефицитом. У Могильного в «Баффало» или Паши Буре в «Ванкувере» русских не было. Они на «инглише» заговорили быстрее и лучше.
— А вы когда нормально «заспикали»?
— А я не скажу, что и сейчас нормально знаю английский. Говорить — говорю, понимать — понимаю, но не в совершенстве. Ленивый я…
— Фанаты «Монреаля», за который вы отыграли почти пять лет, считаются самыми привередливыми. Как они отнеслись к вам?
— Монреаль — прекрасный город, но мне было неуютно там. Как болельщики сборной России в 1990-х вспоминали о победоносном шествии «Красной машины» по миру, так и они постоянно талдычат о 24 выигранных Кубках Стэнли. Очень тяжелая пресса. Еще и франкоязычная… То я у них хорошо играю, то, блин, безобразно. Хотя я изначально неправильно себя повел. С прессой надо было дружить, а я стал ругаться. Все хотел уточнить, каким местом они смотрят хоккей и каким о нем пишут. Это был мой второй или третий сезон в НХЛ. Вот они и взъелись на меня, песочили по первое число. Ведь я даже не американец, я русский. А они это не очень любят. А дружил бы с прессой, все было бы хорошо. Но ничего страшного — хорошая школа выживания.
— В 2000 году с «Нью-Джерси» вы завоевали Кубок Стэнли. Коллекция наград собрана: золото Олимпиады, чемпионата мира, Кубок Стэнли… Не закрадывалась мысль уйти на мажорной ноте?
— Когда поднимаешь над головой кубок, ощущаешь что-то неописуемое. Тяжело с чем-то сравнить. Огромный выброс адреналина! Я долго ничего не выигрывал. А тут! Ажиотаж был сумасшедший. Мне очень хотелось повторить достижение. Но пошло по нисходящей… Напоминал о себе возраст. Бьют, как говорится, не по паспорту. Появились молодые ребята под 100 кг, ростом под 190 см. Они не смотрят, ветеран ты или нет, — втыкаются, будто насквозь хотят пробить. И на определенном этапе, я, действительно, потерял интерес к игре. Перестал получать удовольствие. Хоккей стал чисто бизнесом, зарабатывал на послехоккейную жизнь.
— Поэтому в локаут, когда большинство наших игроков вернулись в Россию, на год ушли в тень?
— Я заранее сказал, что после сезона-2003/04 — финиш. В хоккее я выиграл практически все, а денежный вопрос не стоял так остро, чтобы пахать через не хочу. Все имеет логическое завершение. Да и, положа руку на сердце, в России я играть не хотел. Не думал что… (задумался). Но потом, так вышло, что я подписал контракт с «Дэвилз».
— И не доиграли сезон…
— Колено начало дико болеть. Периодически отекала вся нога. Может, из-за того что год не играл… Буквально питался обезболивающими. Врачам говорю: «Нога болит». Они: «Не волнуйся, все нормально». К тому же семья жила в другом городе. Во время одной игры у меня что-то хрустнуло в колене. Я тогда подошел к Ламорелло (генеральный менеджер «Нью-Джерси Дэвилс». — «Спорт»), говорю: «Лу, все, я заканчиваю».
— А завершить на родине было бы красиво…
— Почти всю карьеру я провел за рубежом. Дома играл шесть лет, в США — 13. Куда в 37 лет ехать? Меня никто и не звал… В локаут приглашал «Витязь». Одной ногой я был там, но в последний момент передумал, а этого делать нельзя категорически! С другой стороны, окажись я в «Витязе», колено меня наверняка «нашло» бы и в Подмосковье.
Как и все американские пенсионеры, живу в Майами
— Где сейчас дом Владимира Малахова?
— Как все американские пенсионеры, живу во Флориде. Четыре года назад в Майами недалеко от океана купил жилье. Могильный тоже здесь. Живем по соседству.
— Чем занимаетесь?
— В очередной раз восстанавливаюсь после операции. Все колено не могу собрать. Последствия того контракта…
— А в деловом плане?
— Недвижимостью.
— Кризис бьет?
— От него не уйдешь. Боремся, как можем.
— Людей увольняете?
— Нет, все на своих местах.
— Владимир Малахов, на взгляд Владимира Малахова, хороший бизнесмен?
— Владимир Малахов на Владимира Малахова пока не жалуется. Уже 5 лет работаем. Есть грамоты от местной префектуры.
— Как появилась страсть к мотоциклам?
— Да чего-то бес в ребро стукнул. Хотя всегда о них мечтал. В детстве гоняли на мопедах. Мотоциклов боялся. А тут захотелось, хоть тресни! Купил себе синего красавца. Теперь к серебристому присматриваюсь.
— По городу на чем передвигаетесь?
— В летнюю жару — на машине. Зимой — на мотоцикле. Погода шикарная, водители, не в пример российским, уважают мотоциклистов. Кайф!
— На родной земле бываете?
— Раз в два месяца прилетаю в Москву.
— Желания стать тренером не возникает?
— Не мое это. Терпения нет. Я пытался сына тренировать, не вышло.
— И как его успехи?
— Отказался от хоккея. В школе учится.
— Завершим тем, с чего начали: чем запомнилась Олимпиада-2002?
— Поражением от США. Жалко было, обидно… До сих пор не могу понять, что с нами творилось в двух первых периодах. Ступор какой-то… Перегорели? Не поверили, что способны на победу? Не знаю. Должны были выигрывать 6:3. Это мое мнение. Во втором перерыве никакой накачки не было. Просто сели, поговорили друг с другом. Что делать, все знали. Вышли — две забросили. Надо было дожимать. Чуть-чуть не хватило. Эх…
— Так был гол-фантом Самсонова или?..
— Зная Майка Рихтера (вратарь сборной США. — «Спорт») и канадских судей, думаю, был.