Леонид Вайсфельд — жизнерадостный. Для угрюмых в большинстве случаев хоккейных функционеров — качество редкое. Если и есть у отечественного льда более интересные собеседники, их немного.
Слушать Вайсфельда можно часами. В хоккее он повидал многое и с разных ракурсов. Оттуда и собственный тонкий взгляд на большинство профессиональных вопросов.
Недолго пробыв игроком, Леонид Владленович стал судьей, был скаутом в НХЛ, работал телекомментатором, но в итоге вернулся к должности генерального менеджера, на которой трудится сейчас в Уфе.
Чтобы разобраться в большинстве хоккейных вопросов, ему не нужно обращаться к специалисту. Это к нему зачастую как к специалисту обращаются. Тем более говорит он всегда с живой интонацией небезразличного человека, что тоже не может не подкупить.
Прохоркин и миллионы
— Леонид Владленович, вот любопытно: в 1990х должность генерального менеджера российского хоккейного клуба что подразумевала?
— Ой, тогда у нас мало кто понимал, в чем заключается их роль. Кто-то билетами занимался, кто-то чуть ли не коньки точил. Только недавно разобрались, что они должны делать.
— Вам доводилось коньки точить?
— Про коньки я образно. Я делал то же самое, что и теперь.
— Значит, знали ее функционал?
— Да, работая скаутом в «Торонто», я видел, чем занимается генеральный менеджер, и мне очень нравилась эта работа. Но получить ее в НХЛ мне было нереально. А в России о ней никто толком не знал. Как-то раз едем с Сашей Филиппенко, который сейчас в Хабаровске, на игру. Тогда он в Новокузнецке работал, а я должен был судить их матч. По дороге рассказываю про «Торонто», как там все устроено. И, видимо, так хорошо рассказал, что спустя время он звонит: «Как насчет работы генменеджером в ’’Кузне’’?». — «То есть предлагаешь мне закончить с судейством?»,— уточняю. «Нет, продолжай судить»,— отвечает.
— Интересное совмещение.
— В Новокузнецке я тогда только за подбор игроков отвечал. Еще Николая Соловьева впервые в клуб привез. Сегодня, конечно, мои полномочия шире.
— Сергей Гомоляко, занимая аналогичную должность в «Тракторе», удивлялся: «Даю молодым читать контракты, а они ничего не понимают».
— Что подписывать — ребятам, как правило, агенты говорят. Тем, кто без представителя, я сразу советую прочитать «вот эту строчку» и «вон ту». Остальное, объясняю, неинтересно.
— Зарплата и срок?
— Да. Дальше, поясняю, на твое усмотрение — читать или нет. Там, по сути, немногое можно изменить.
— Один такой контракт мы видели по ходу позапрошлого сезона — кто-то выложил в сеть скан договора Николая Прохоркина с «Салаватом» стоимостью 110 млн рублей.
— …но тот, кто это сделал, не пояснил, что такая сумма образовывалась при условии выполнения всех прописанных бонусов.
— Хотите сказать, выполнить все было нереально?
— Да там мало кто справился бы…
— Зачем тогда прописывать?
— Мотивационный момент. Когда Николая спросили: «Какой у тебя был самый легкий бонус?»,— он ответил: «Набрать 30 очков».
— Который Николай, кстати, выполнил — 36 очков в «регулярке» выбил.
— Собери он все прописанные бонусы, мы бы точно Кубок Гагарина взяли. А его контракт как сенсацию подали.
Три волоса в контракте
— Наверное, это логично: немногие в нашей стране имеют даже гипотетическую перспективу заработать за восемь месяцев 110 млн.
— Согласен. Но эти цифры — как три волоса: если на голове, то мало, если в супе — много. Да, хоккеисты немало получают. Но если какой-то парень завтра, не дай бог, себе чего-нибудь себе сломает и не сможет дальше играть, он останется с этой сотней миллионов без работы и образования.
— Не все этот аргумент примут, так как многие за всю полноценную жизнь таких денег не увидят.
— Не спорю. Но риск потерять здоровье в хоккее гораздо выше. И эти 100 млн ему не только на жизнь, но и, возможно, на лечение. Вы вот знали о существовании пункта в договорах, согласно которому в случае смерти хоккеиста клуб должен выплатить родственникам двести процентов от стоимости договора?
— Нет.
— А это стандартный пункт контрактов всех хоккеистов КХЛ.Без него договор не зарегистрируют. В документах много белиберды. Поэтому должен присутствовать этический момент.
— Не стоит, хотите сказать, лезть в чужой кошелек?
— У кого есть желание объявить: «Я до 5 миллионов в месяц получаю»,— он сделает это. Но оно не у многих есть.
— Часто от больших денег у игрока сносит крышу?
— Тут многое от воспитания зависит. Ряд обеспеченных людей серьезно контролируют, чтобы у ребенка эта самая крыша была надежно закреплена. Допустим, разбогатев в 1990х, немало жителей советских «хрущевок» моментально строили себе замки, а построив, не знали, как в них жить.
— Один наш знакомый, который на «поднятые» в 1990х деньги тоже построил дворец, поначалу каждую ночь спал в другой спальне. А таких у него было пять. Еще горевал, глядя на жену: «Жаль, что я не султан…»
— То же самое с машинами. Я, допустим, могу понять, когда парень покупает джип для удобства перемещения по российским дорогам. Но когда он берет для тех же дорог гоночный автомобиль, мне это странно…
— У детей свои игрушки, у взрослых — свои.
— Теоретически я, как генеральный менеджер, вижу все контракты и могу любой в Интернет выложить. Но тут вопрос этики.
— А этично, на ваш взгляд, пользоваться таким объемом фактического госфинансирования при нынешнем уровне благосостояния страны и народа?
— Вопрос крайне неоднозначный. В один момент, помню, эта тема стала очень актуальной в Тольятти. Хоккеистов дармоедами называли, миллионерами. «Пусть,— говорили,— в другом месте деньги выкачивают, а ’’Ладу’’ вообще надо закрыть!»
— Жестко.
— Благо Константин Сахаров, основатель клуба, вице-президент «АвтоВАЗа», был иного мнения. «За счет денег, которые идут на хоккей, можно, конечно, поднять зарплату рабочим,— рассуждал он,— но поднимется она незначительно — рублей на 10. А без хоккея, главного увлечения горожан, людям будет нечем себя занять после работы. А раз некуда сходить — начнутся алкоголизм и наркомания».
— Классическая дилемма между хлебом и зрелищем.
— В Новокузнецке были другие приоритеты — детские дома, школы, пенсионеры. На хоккей деньги выделялись по минимуму.
— Без лишнего популизма, все по делу. Имеют право.
— Но если команда постоянно проигрывает, молодежь не будет на нее ходить. А если не на хоккей, то в кабак. Так что тема госфинансирования хоккея неоднозначна. Другое дело, сколько у нас тратят на команды. Вот какой бюджет у среднего европейского клуба?
— $3-4,5 млн.
— У нас с такой суммой держаться хотя бы на среднем уровне нереально — расценки иные.
— То есть, в первую очередь, все же деньги играют за команды, а не хоккеисты?
— Бюджет клуба должен соответствовать задачам. Допустим, хозяева говорят: «Мы хотим попасть в пятерку». «Хорошо, — отвечаешь, — это будет стоить столько-то».
— Прям так четко?
— Гарантировать, конечно, нельзя — в спорте, что угодно может произойти — просто степень вероятности выше. С тремя сотнями миллионов рублей Кубок Гагарина, очевидно, не выиграть. Хотя пообещать можно, что угодно. Особенно, если человек без работы сидит. А потом как в анекдоте про старую кобылу на ипподроме будет: «Ну не шмогла я…».
Если команды договариваются, арбитр уже ни при делах
— Правда, что в 1990-е за многими хоккейными клубами бандиты стояли?
— Грабили, а деньги хоккейным клубам приносили? Такого робингудства, думаю, не было. Но, может, я чего-то не знаю — с клубами-то я тогда мало работал. Кто-то, наверное, получал зарплату в конвертах. Но у нас тогда полстраны имели серые оклады.
— Как судье вам договорные матчи отработать предлагали? Только честно.
— А я тут причем?
— Вы — судья, «все можете».
— На самом деле, если команды договариваются, арбитр уже ни при делах. Была у меня игра — сил в душ сходить не оставалось после. А заходит администратор команды, говорит: «Мы игру «делили»».
— Договорняк?
— Да. Хотя по мне настоящая война. А вот другой случай. Играют так, что кажется ни тем, ни другим ничего не нужно. Второму клубу победа очень нужна, но выиграл первый.
— То есть, договорняк судье еще разглядеть надо?
— Такие матчи, как мне кажется, не заканчиваются счетом 6:1, 7:2. Скорее, это будет 4:3, 2:1. Но самое страшное для судей, когда команды договорились, но боятся спалиться. Что они начинают делать?
— Удаляться?
— Причем — в наглую. После матча их спрашивают: «Как вы так проиграли-то?». «Да ты видел, как судья нас плавил — за все с поля гнал». То есть, арбитр еще крайним делается.
— Вы как-то сказали, что всех правил ни один судья в мире не знает. Как же их работу оценивать тогда?
— Я и сейчас от своих слов не отказываюсь. Соответственно, и оценка судейства — вещь субъективная. Как и оценка действий игроков. Вот хоккеист Умарк набрал 60 очков, а хоккеист Палкин 10 очков. Получается, хоккеист Палкин в шесть раз хуже хоккеиста Умарка?
— На цифрах — да.
— А на деле — бред. С судьями еще сложней. И мне тяжело сказать, кто из них хороший, кто плохой. У меня в принципе в общении с ними присутствует проблема.
— Ваше судейское прошлое?
— Наоборот. Я с ними, скорее, как с коллегами разговариваю, а они меня, как лицо, заинтересованное воспринимают — генменеджера.
— С хоккеистами проще?
— Там тоже нюансы. Приходит, допустим, игрок: «Я еду в НХЛ». Отвечаю: «Парень, тебе не стоит этого делать». Он упирается, так как считает меня лицом заинтересованным — сотрудником клуба. Объясняю ему: «Парень, посмотри на меня как на скаута. Я тебе говорю: «В данный момент тебе ехать туда не стоит»».
— Меняют взгляд?
— Немногие. В 2006 году, помню, подходит один защитник: «Хочу в Америке попробовать» — его за шесть лет до этого в НХЛ задрафтовали. И вот он, отыграв на дебютном для себя ЧМ, решил уехать. У меня первая мысль: «Инициатор — жена». Жены часто ребят в Америку тянут. Объясняю ему: «У тебя нет шансов».
— Обидно объясняете.
— Он тоже, смотрю, обижается. «Не потому, — продолжаю, — что ты плохой защитник, а потому что тебе дадут двухсторонний контракт. А там шесть игроков обороны сидят на одностороннем, каждый из которых стоимостью выше $1 млн. Как ты собираешься их вытеснять? За счет чего? Ты поедешь, вернешься, а потом полгода мы тебя будем реанимировать».
— Игрок поехал?
— Да, и вышло, как я сказал. Ни одного матча в НХЛ не провел, вернувшись в разобранном состоянии. Был бы нападающий — другой вопрос.
Егоров и пять шведов
— Нападающим проще в НХЛ заиграть?
— Конечно. В 1992 году, будучи скаутом «Торонто», я драфтовал Николая Борщевского.
— К тому моменту уже олимпийского чемпиона.
— 27 лет, опытный мастер. НХЛ тогда после тренировочного лагеря много выставочных встреч проводила, и Коля в них блеснул. Дуг Гилмор — гол + передача, Борщевский — два гола + передача. Дагги — передача, Никки — хет-трик. К концу предсезонки Борщевский — самый результативный в команде. Вопросов нет — он в основе.
— Тот сезон Борщевский вообще завершил вторым по результативности в «Торонто»: 74 очка в 78 матчах.
— А чем может обратить на себя внимание защитник, если он не Бобби Орр или Пол Коффи?
— Сверхперспективные игроки, которые так и не раскрылись, вам попадались?
— Конечно. Самый яркий, кстати, Леша Егоров, ваш, питерский.
— Трагически погибший.
— Гол, который он забросил шведам в Питере, до сих пор перед глазами.
— Напомните.
— На призы «Ленинградской Правды» играли. Егоров получает шайбу, а дальше немая сцена: пять шведов лежат на льду, голкипер в одном углу, а Егоров с шайбой заезжает в ворота.
— Эффектно.
— Не просто эффектно — человек всю пятерку на замахе положил! Андерс Хедберг, европейский скаут «Торонто», попросил организовать с ним встречу. Егоров приходит, Хедберг задает вопрос: «Алексей, обычно ты какие шайбы забрасываешь?». «В смысле?», — не понимает тот. «Ну от синей линии, с ближней дистанции или как сегодня?». «А, вы про это! Обычно — как сегодня».
— Задрафтовал Егорова, однако, не «Торонто», а «Сан-Хосе».
— И во второй или третьей игре за «Шаркс» он сделал хет-трик.
— Шестой, если быть точным. Эти шайбы, правда, стали для него первыми и последними в НХЛ.
— Чрезвычайно талантливый парень был. Жаль, рано ушел. А самый характерный — Даниил Марков. Я его в «Торонто» драфтовал, где он четыре сезона отыграл. Человек спокойно мог выходить на лед со сломанной рукой, хотя по таланту — обычный хоккеист.